Горькое послевкусие в ритме повседневности

Так уж сложилось, что отпустить от себя всеобъемлюще пронзительную прозу Хемингуэйя я не смогла, и вслед за прочитанным сначала в переводе, а затем и в оригинале  любимого мной шедевра "Старик и море",  оставившего после себя послезвучие в виде бушующего океана самоанализа, рука сама потянулась к произведению гораздо более горькому и масштабному, но одинаково глубокому - "По ком звонит колокол". Отчаянное, пульсирующее и кровоточащее, написанно так мужественно и так сдержанно скупо, что каждая эмоция, каждая мысль начинает биться в неровном ритме внутри тебя, разрывая тебя изнутри. Наверное, это одно из самых тяжелых произведений в моей читательской  каръере, и чувства, обуревающие во время неспешного проживания, ни с чем не сравнимы. Пожалуй, можно сказать, что книга взрывается внутри, пульсирует чередой выстрелов, отзывается криками агонии, разрывая ночную тишину без единного шороха. И так уж сложилось, что ее чтение совпало с этим безумно тяжелым периодом в нашей общей, человеческой истории. Наверное, выбор именно этого романа предвосхитила сама судьба. И сопереживание горю людей, которые страдают, умирают, живут в страхе в тысячах километров от тебя сделало ее еще пронзительней. И еще горше, что столь многие из моих знакомых в это время оставались равнодушными, безучастными и с недоумением относились к моей реакции. И специально для них - и всех тех, кто считает, что их ни Бостон, ни Уэст, ни землятрясение в Китае никак не затрагивает - предисловие к одному из лучших романов писателя, к прозе которого нужно дорасти.
  Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе.
Джон Донн